Итак, искусство умерло. Погиб автор, затюканный постструктурализмом, музеи обречены хранить никому не нужное барахло, кураторы вялы и анемичны. Потенциальному зрителю тоже как-то не по себе. Куда собственно пойти, что посмотреть? Бесчисленные, никому ненужные выставки способны вызвать только чувство досады за потерянное время. Зритель поглощен clips, action, talk-show, fantasy, porno и т.д. Из всего перечисленного жанр порно – наименее уважаемый, его произведения обычно ассоциируются с немыслимой возней чудовищных скользких гениталий в невообразимых комбинациях. Как говорил Набоков, “совокупление шаблонов... должно развиваться крещендо, все с новыми вариациями, в новых комбинациях, с новыми влагалищами и орудиями, и постоянно увеличивающимся числом участников, в известной пьесе Сада на последях вызывают из сада садовника...”. Меньше всего можно ожидать найти нечто похожее на искусство в порноотделе обыкновенной, чистой ухоженной видеотеки для нормального, широкого потребителя. Коробочки в таких дискотеках всегда стоят аккуратно, в двух экземплярах, – один рекламный, другой для клиента. Поэтому понятно, что кассеты эти никому не нужны. Редко можно увидеть, так, вот эта на руках (“руки” в данном случае из своей уютной домашней идиомы выступают как-то очень рельефно, вещественно), вот эта, еще одна, все. И вдруг, не может быть, раз, два, три... шесть кассет, одна серия, и из них четыре на тех самых “руках”. Коробки красивые, но они все красивые, девчонки совсем молодые, юные, но они не только здесь такие. Название тоже ни о чем не говорит, “Exuse me”. Хорошо, возьмем, посмотрим, разберемся.

Да, фильмы эти действительно смотрятся на одном дыхании, оторваться невозможно. Хотя сняты они любительской камерой и без всякого монтажа, шесть кассет по три часа. Спилберг со своей сверхсложной техникой, с компьютерами, динозаврами и горящими евреями посрамлен никому неизвестным голландским дядькой по имени Гарри. Именно так его и зовут, никакой фамилии нет, иногда выплывают допотопные титры, сделанные на любительском видеокомпьютере: ГАРРИ ПРЕДСТАВЛЯЕТ. Гарри представляет молодых девочек. Смысл от этого не меняется, фильм был бы ничуть не менее интересен, если бы Гарри питал слабость к бабушкам.

Борцы за моральную чистоту общества когда-то затеяли бесконечный занудный спор, имеющей конечной добродетельной целью отделить овец от козлищ, пшеницу от плевел, эротику от порнографии. Более всего мне импонирует тяжеловесный критерий, которому нечего возразить: порнография – это когда можно увидеть мужской половой член в состоянии эрекции. Увы, по отношению к “Exuse me” этот критерий не работает, никаких фаллосов, по крайней мере живых, из мяса без костей, там нет. И, тем не менее, экспертная группа моралистов, посмотрев этот фильм, пришла бы к однозначному выводу: да, это грязная, разнузданная порнография. Вообще говоря, фильмы Гарри смотреть тяжело, в первую очередь потому, что он демонстрирует современное абсолютное, не оставляющее жертве никакой надежды, насилие. Но о насилии позже.

Та эротическая насыщенность, которой обладает эта серия, питается совсем не банальным набором приемов любительского порнофильма и не прыщавыми подростковыми телами, она исходит из самой ситуации, которую создает Гарри. Фильмы состоят из множества абсолютно одинаковых сюжетов. Гарри с камерой на плече (его самого никогда не видно) подходит к девушке на улице Гамбурга и начинает с ней разговаривать. Никаких актеров, что нашел, то и показывает. Девушки самые разные, разной национальности, разного характера. Задача состоит в том, чтобы уговорить ее зайти в номер отеля (у Гарри всегда снят номер где-то поблизости) и, нет совсем не то, что вы подумали... нет, устроить такое невинное эротическое шоу с угловатыми детскими движениями. Гарри при этом непрерывно говорит, мастерски чередуя монотонные монологи с отрывистыми кульминациями. Девчонки подавлены его гипнозом, они, как кролики перед удавом мляво мастурбируют перед камерой. Попадаются, правда, и трудные случаи, но Гарри не теряется, в крайнем случае даст девушке денег, ну там 20, ну 50, наконец 100 марок, тогда девушка, по крайней мере, раздевается.

Чем же это все так интересно, почему это зрелище буквально завораживает, несмотря на занудное однообразие сюжетов? Во-первых, потому, что девушки очень разные. Американка очень холодная, она приехала в Гамбург с родителями, утром купалась в бассейне, ей ни до чего нет дела, но так, в общем забавно. Голландские девушки подавляют своим сверхчеловеческим здоровьем (мама давала каждый день стакан свежевыжатого сока апельсина), трусливые польки затравленно оглядываются, практичные немки беззастенчиво торгуются. В принципе Гарри применяет стандартную арт-практику тотального интервьюирования. Но если бы ему это сказали, он бы очень удивился, как Остап Бендер, который узнал, что в шахматной партии он играет защиту Филидора.

Два постоянных персонажа, – хозяин положения Гарри и его жертва, – всегда дополняются третьей персоной, зрителем. Он присутствует в этой ситуации только метафизически, но Гарри прекрасно об этом знает. Если разговор идет по-английски или по-голландски, то Гарри старательно повторяет некоторые фразы по-немецки, поскольку фильм сделан для немецкого зрителя. Но это только элементарная забота о потребителе. Гарри, в принципе, действует по заранее отработанной схеме, как матадор на арене. Тот, допустим видит, у быка глаза кровью налились, ноги как-то там особенно расставлены, пора пикадоров приглашать, так и Гарри, заметит, что у девушки глаза полуприкрылись, тащит ей заводной розовый член (кстати, полька, говорившая по-английски, увидев этот предмет, перешла на родной польский: “Jaki zudki chuj!”). Но всегда, как матадор знает, что на трибуне сидит в удобном кресле президент, от которого зависит все, так и Гарри всегда чувствует зрителя. Девушки только иногда вздрагивают, словно заподозрив чей-то посторонний внимательный взгляд, но Гарри быстро их успокаивает.

В определенный момент (серия №5) появляется русская. Милая такая девчонка из Москвы, лет семнадцати. По-немецки не говорит, по-английски достаточно, чтобы понять гаррину болтовню. То, что говорит Гарри, – это действительно болтовня, хотя и профессиональная. Я сам однажды видел, как в сумасшедшем доме к разбушевавшемуся психу подошел врач и начал тихо, быстро и монотонно что-то говорить, причем по интонации казалось, что врач в чем-то перед психом оправдывается. Смысла в этом бормотании было очень мало, но тем не менее псих как-то обмяк, глаза у него остекленели, санитары его подхватили и спокойно унесли (психом был не я, хотя в тот момент я тоже был пациентом). Подхожу к кульминационному моменту. Я придаю фильму Гарри статус произведения современного искусства, и очень сильного произведения. Из сюжета с русской девушкой можно узнать о загадочной русской душе ничуть не меньше, чем из гуманистической русской литературы 19-го века. Болтовня Гарри действует на девушку также интенсивно и убаюкивающе, как и на других. Она покорно следует за Гарри, подыгрывает ему, с веселым удивлением разглядывает розовый член (“what a surprise!”), энергично мастурбирует и сладко кончает, но никогда, ни на секунду мощный компьютер в ее голове не прекращает анализировать ситуацию. Кто я, кто этот человек, что из этого следует, какую выгоду из этого можно извлечь и т.д. Иногда это видно по тем коротким паузам, которые следуют за вопросами, иногда никаких пауз нет, и только потом по каким-то ее действиям понимаешь какой объем информации обрабатывается в этой русской голове. Гарри сказал, что, конечно, она видела в Гамбурге стриптиз-шоу, и девушка, раздеваясь, буквально из кожи вылезла, чтобы показать, что мы, мол, русские не хуже, куда до нас сопливым немкам! Она все делает, в принципе, также, как и другие девушки, но как-то преувеличенно правильно, преувеличенно хорошо. Она очень старается.

Кстати, один исторический эпизод имеет к данному сюжету и к случаю в сумасшедшем доме прямое отношение. Выражаясь языком Бердяева, речь идет о “бабьем” в русской душе. Введенное Петром Великим на Руси брадобритие было лишь одним из атрибутов западной бытовой культуры. Брадобритие же как бытовая культура возникло впервые в эллинистической Греции в условиях широко распространенной мужской проституции, когда стареющие мальчики-кинеды стремились продлить угасающую юность и быть по-прежнему красивыми, как девушки. Введенное Петром новшество имело явный оттенок стремления придать русской душе женские черты, и делалось это с насилием, свойственной агрессивной мужской сексуальной практике. Да, русские, конечно, бороды стали брить, но в глазах какая-то хитринка осталась: трахай меня, начальник, я все равно себе на уме. Хорошо известный персонаж 20-го века, homo sovjetikus, берет свое начало именно в таких пунктах русской истории и философии, ассоциирующихся с насилием по отношению к “женскому”: гнилое финское болото, где Петр буквально изнасиловал гигантскую толпу пациентов (что потом с таким удовольствием в гораздо больших масштабах повторил Сталин), или “бабье” розановское чувство “я на тротуаре” перед конным полком на улицах Петербурга.

Итак о насилии. Известный и всеми любимый пример – “Жюстина” де Сада. Немыслимые несчастья обрушиваются на Жюстину непрерывно, каждый день, крещендо насилия доходит до кульминации, изобретательский потенциал Сада уже исчерпан и все-таки повествование продолжается, череда событий, и без того нелепая с точки зрения теории вероятности, после этого переходит совсем уже в призрачную область. Божественное, дьявольское или садовское провидение ведет героиню через запланированную сеть чудовищных испытаний, имеющую целью обратить жертву и все человечество в новую либертинскую веру. Ее насильники в этом смысле – такие же жертвы, как и она, роботы, действующие по программе. Самое интересное, что сам Сад – тоже отчасти жертва, он так занят доказательством своих теорий, что ему остается довольно мало времени наслаждаться бесчисленными фаллосами, “прочищающими горы задниц и влагалищ". Между тем, ничто не может поколебать убеждений Жюстины, несчастная девушка, несмотря на терзаемую плоть, остается при своем мнении, – что добродетель – это хорошо, а насилие – плохо. Предоставленный Жюстине моральный выбор: зло будет причинено либо ей, либо другому, только укрепляет ее в торжестве собственной добродетели.

Гарри же вообще пыток не применяет, ни моральных, ни тем более физических, однако тяжеловесная практика маркиза де Сада со всем арсеналом жестокостей и увещеваний этического (антиэтического) плана сильно проигрывает по сравнению с тем, как болтливый Гарри с легкой вдохновенной лживостью проникает в самую глубину психики пациента, превращая его (ее) в зомби. (Прошу прощения у всех последователей Жоржа Батая за то, что предыдущее утверждение так сильно противоречит его красивой формуле “Насилие безмолвно”). Девушки Гарри свободны, они могут в каждый момент встать и уйти, иногда они так и делают, утром они еще ничего не подозревали, а вечером скорее всего все забудут, и, тем не менее, насилие над ними – насилие абсолютное, насилие доводящее пациента до состояния безальтернативной покорности средствами современного искусства. Да, именно так, хотя самому Гарри вряд ли в полном смысле можно придать статус художника. Он не способен насладиться своим произведением в каком-либо другом смысле, кроме эротического. Гарри восторгается тонкими отличиями оттенков розового тинэйджеровских влагалищ разных национальностей, но сюжет с “русской душой” проходит для него мимо. Гарри опять действует по раз и навсегда заведенной схеме, ничего особенного не замечает, и только потом говорит: “Теперь я знаю, что такое русская любовь!”

Разговор идет о том, что насилие, связанное со всем комплексом сексуальных отношений (в самом общем смысле) имеет много общего с практикой современного искусства, – от простых понятий, имеющих отношение к “соблазнению” или агрессии художника по отношению к зрителю, до весьма тонких дискурсивных и коммуникационных моделей (запахло Бодрийяром). Могу привести пример, когда некое явление, не имея вообще никакой эротической окраски, и не являясь произведением современного искусства в прямом смысле, имеет, между тем, непосредственное отношение и к тому, и к другому, и эта связь обнаруживается именно через насилие.

Итак, телепередача Линды де Моль “Surprise Show” (Германия), Линда, как фея в “Золушке”, исполняет желания. Допустим, у вас есть мечта, ваше лучезарное сокровенное желание. Вы даже как-то уже редко о нем думаете, как правило, оно трудновыполнимое. Кто-то из ваших близких знает об этом и, желая сделать вам приятное, пишет письмо Линде де Моль (стучит на вас). Вас как бы невзначай приглашают в студию, вы сидите, ничего не подозревая, и вдруг... Все желания, которые исполняет Линда, – очень хорошие, светлые. Один из самых интересных случаев, несмотря на простоту, такой. У женщины лет 5О-ти давным-давно умер отец. Он не был музыкантом, но когда-то, еще в русском плану, в Сибири (немцы при слове Сибирь вздрагивают), написал песню. Его дочь долгие годы хранила ноты, мечтала услышать песню, но ничего для этого не предприняла (чувствуете безволие пациента, его готовность послужить материалом для художника?). И вот она а студии, и Линда начинает свою очередную операцию. Несколько подготовительных сантиментов, затем появляется известный немецкий композитор (по нашему это был бы, скажем, Никита Богословский). Он некоторое время делает вид, что подбирает мелодию (на самом деле уже были тщательнейшие репитиции). Женщину усаживают рядом с роялем, композитор красивым баритоном поет: “Du meine kleine...”, и тут в студию въезжают гигантские подиумы, на которых сидит оркестр человек в 200, – струнные, духовые, ударные; появляются профессиональные пары, танцующие танго, женщина рыдает, зрители украдкой вытирают глаза. Да, ваше желание исполняется, но какой ценой! Несколько камер следят за вами так, чтобы не упустить ни малейшую вашу эмоцию, ни малейшую слезинку. Передача эта очень популярна, вся страна видит, как исполняется ваше сокровенное... Не знаю, испытывает ли Линда де Моль а кульминационный момент оргазм, это не так уж и важно, меня больше интересует триумвират “секс-насилие-искусство”. Сюжет с женщиной закончился тем, что ей подарили лазерный диск с записью песни, в единственном экземпляре и с портретом ее отца, как в популярной серии “Сокровища мировой музыкальной культуры".

В заключение мне хотелось бы напомнить еще об одном аллегорическом художнике, – о петухе, нашедшем жемчужину в куче навоза, а также о том, что "Exuse me" и "Surprise Show" – вещи серьезные, они побуждают к творчеству. Каждая кассета Гарри заканчивается таким уведомлением: “Уважаемые господа! Я уверен, что многие из вас захотят повторить мой опыт. Хотел бы вас предупредить, после съемки обязательно получите у девушки письменное согласие на то, что кассета остается в ваших руках, иначе вам крышка.”