VELIKANOV
Художник
Тексты
Сетевые проекты
Видео
События
Дискуссии
Энциклопедии
NAMNIYAS

english 
Rambler's Top100
velikanov.ru > дискуссии > переписка философа с художником
Философ - Сергей Лохов (родился в 1970 году в Москве, выпускник философского факультета МГУ, участник группы Анонсенс, преподаватель философии МГТУ «МАМИ», РУДН).

Художник - Андрей Великанов.



Сергей Лохов, 18 мая 2001 г. (из статьи "Облако Фуфу")

Андрей Великанов обрушился на меня стремительно, бурным водопадом новых слов и образов, он сразу, в один день, изменил мои архаичные представления о художнике и искусстве. Его лысая улыбка, безупречно красивые руки и лучистая хитринка в глазах завораживали обаятельностью и свежестью. 
Великанов – художник, у него персональные выставки, публикации, сетевые и видео проекты, свой сайт. Из-за границы к нему приезжают журналисты, его приглашают на фестивали и конференции. 
И еще у Великанова есть двухлетний сын Арсений и молодая красивая жена Юля, тоже художница, зеленый автомобиль Копейка и квартира с изумительным видом на Новоспасскую набережную. 

Но Великанов не просто художник, а сетевой художник. В первый же день он говорил про сетевое искусство: сеть, медиа, информационные события, кризис саморепрезентации, новый мемезис, сетевая эстетика и, наконец, «виртуальное тело Юкста», – все это слишком необычно, слишком ново. Я внимательно вслушивался в мягкий и ровный голос Великанова, пытаясь зацепиться хоть за что-то узнаваемое. И вдруг, знакомая еще по школе тень промелькнула за его спиной. Конечно же, этот востроносый профиль нельзя было не узнать. Это был Гоголь. Тень Гоголя улыбалась словам Великанова.

...


Сергей Лохов, 18 мая 2001 г. 22:06

Андрей, в последний раз когда мы виделись, ты произнес интересную фразу: «Для того чтобы любить человека, его надо убить». На философском языке это звучит как проблема Другого. Одно из решений этой проблемы – твое. Другой это тот кого надо убить. «Убийство» или объективация – положение вовне. Кстати, это то, что тебе не нравилось, когда ты говорил, что философам надо обязательно все раскладывать, анализировать. На самом деле, анализировать – это и есть убивать. 

Сегодня я предлагаю начать убийство Великанова. С некоторого времени он стал для меня Другим. Я предлагаю убивать его медленно, рефлектируя и протоколируя каждое движение, и каждую ответную реакцию на это движение. Чтобы родиться надо сначала умереть. Не факт, что после убийства кто-то родиться, и не факт, что родится художник, но если мы не рискнем, то что же нам делать?

Я хочу писать тебе. Я хочу получить ответ, и ответить на него. Может быть, если, конечно, мое желание будет взаимным, из этой переписки возникнет материал, может быть, по ходу возникнет какая-нибудь идея. Но нельзя же перемалывать культурное содержание, и делиться впечатлениями от просмотренных сериалов. 
Итак, я начал…

* * *
Обкаканная задница Арсения которую он радостно показывал нам с тобой, наши улыбки – твоя, Андрей, Арсения и моя остались неизгладимым впечатлением, которое до сих пор стоит передо мной. «Учись, – сказал ты, улыбаясь, – вот она непосредственность». Непосредственность – именно она заставила нас так умиляться. Именно она оставила добрый, радостный след, к которому мне непременно хочется возвращаться, хочется сохранить его, длить его как можно дольше. Есть ли возможность длить эту непосредственность? 

Искусство – это один из способов длить состояния. Это механизм позволяющий воспроизводить состояния всякий раз, когда возникает в этом потребность. У Экзюпери, в «Меленьком принце», ты знаешь этот момент, когда Маленький принц говорит, что всякий раз когда грустно и однообразно надо смотреть закат. Закат – это искусство, он всякий раз заново разрывает однообразие и грусть. Кстати, ощущение однообразия, скуки – это чисто человеческие ощущения. И искусство – это универсальное средство преодолевающее скуку. Печально в двойне, когда оно с этой задачей не справляется. По мне оно перестает быть искусством. Для меня философия – это то же, что закат для Маленького принца – преодоление грусти и однообразия. Для тебя она носит прикладной характер. Для тебя это инструмент, техника, которым можно воспользоваться в случае необходимости. И судя по тому, что ты к ней испытываешь интерес, такая необходимость назрела. Это первая разница между нами, которую я бы хотел отметить.

Искусство – это возможность помощью особого эстетического отношения побеждать зацикленность, механичность повседневности, ее однообразие. Но вместо этого искусство занимается тем, что демонстрирует исключительность художника-творца. В этой демонстрации исключительности, продажной по своей природе, ярмарке тщеславия искусство исчерпало весь возможный творческий потенциал. Творчество как уподобление творцу стало невозможным. Уподобляться больше некому. А чтоже делать ? Или как ты говоришь: «для меня нет ничего святого». Эта твоя фраза иллюстрирует конец творчества, как стратегии искусства. На вопрос есть ли другая стратегия, ты говоришь, что есть и предлагаешь свой вариант сетевой эстетики. Но об этом позже.

Можно ли длить непосредственность? А можно ли длить детство? Кажется это инфантильностью называется…А что же делать смириться с тем, что нам не дано как Арсению…А как же твое «учись»? Ведь Арсений вырастит, и станет, конечно же станет, такими же как и мы – нарочито посредственными, натужными и надуманными. 
Непосредственность Арсения – в чем она? Не одной ли она природы с эстетикой?

Ты очень часто говоришь: «посмотри как красиво!». Красивое? Как ты его видишь? Вот ты говоришь: «посмотри какая лиственница!» Я слышу обращенность в твоих словах. Я слышу необходимость разделить свои впечатления. Они не могут оставаться неразделенными. Отсюда, что ли это разложение любимого. А, понял, ты так говоришь, именно потому что ты художник. Разделить, но это же установка классической новоевропейской философии. Разделять – раскладывать на части, анализировать, значит понимать. Но любить это не значит понимать, это значит принимать таким каким есть. То есть и с обкаканной задницей тоже. Или ты хочешь как-то отделить непосредственность Арсения от его какашек? Но это уже нарочитость, вмешательство в то, что как бы появилось само. 

Арсений – вот художник! Обкакался и радуется, и желает поделиться своей радостью, сделать ее разделенной. И мы участвуем в этом. И я пишу тебе письмо, потому что хочу этому учиться. Как быть Арсением, будучи Лоховым? Никак! Надо быть Лоховым. Но мои какашки уже никого не радуют. Ты морщишься от моих ошибок, тебя раздражают мои вопросы, хотя про минуты и байты. Моя наивная непосредственность – это просто необразованность, невежество, темнота. А непосредственность Арсения – это умиление и радость. Задавая вопрос относительно его непосредственности, не пытаюсь ли я разрушить ее, разобрать, как ты говоришь? Может не стоит делать это предметом размышлений? Может быть хоть это должно оставаться вне наших концептуальных интересов? Как вообщем и вся сфера чувственного. Но желанием придать чувствам более упорядоченный характер рождается эстетика, предметом которой является эстетическая функция. Сфера эстетического, основа которой есть чувства должна оставаться вне прагматических, теоретических и других притязаний человека. (религиозных, сексуальных, политических пр.)

Пока тормознусь. Что-то тезисы эти меня вымотали. В голову ничего не лезет.


Андрей Великанов, 22 мая 2001 г. 2:12

Дорогие Оля и Сергей!

Спасибо за ваше письмо!
Я рад ему хотя бы потому, что это единственная живая реакция на мою деятельность за последнее время.

Кстати, знаете ли вы отличие между полоролевым конфликтом и половым диморфизмом? Это бы надо знать, чтобы оценить тонкое различие между Олей и Сергеем, но сейчас не об этом.

Во-первых, о конкретных ошибках. В моем утверждении "убить, чтобы любить" нет тождества. Это не какой-нибудь ритуал, необходимый для любви. Вообще-то в этом нет ничего мистического. Имеется в виду вот что - в любом действии я
начинаю с того, что задаю себе некоторый диапазон возможного, некоторую шкалу, позволяющую определить, где я нахожусь. Я как бы взвешиваю предмет - не меньше, чем это, не больше, чем то. В отношении к конкретному человеку возможны крайности - от разрушающей ненависти до слепого обожания. А я где? Ну, приблизительно вот в этой точке.. Но в ней присутствует вся шкала (и убийство тоже). Вот и разница с вашим "философским" подходом - у вас анализировать значит убивать, а у меня анализировать-синтезировать значит любить. Хотя, иногда после анализа и синтезировать-то нечего. И тогда
все-таки убивать. Так что ты сначала выбери действие, которое хочешь совершить со мной. Как говорил один из героев Набокова, я против казни на электрическом стуле по причинам менее очевидным, чем они кажутся.

Да и вообще, я не согласен с игрой в однокоренные слова. Разделять-анализировать и так далее. Откуда вообще такой примат движения в одну сторону? Они же все парные! Где анализ, там и синтез, где дедукция, там и индукция, где дизьюнкция, там и конъюнкция, где Жилин, там и Костылин, где картошка, там и селедка!

Теперь по поводу какашек. Вообще, главная беда в том, что старикашка Фрейд лишил нас иллюзий. С иллюзиями жилось легко и вольготно, а теперь совсем другое дело. А некоторые индивидуумы доходят уже до окончательной потери каких бы то ни было иллюзий и тогда уже никакое искусство не спасает. На тебя произвела впечатление история с Арсением, а Фрейд буднично называет это анальной фазой развития и все становится скучно и банально. А еще, что самое страшное он сделал - описал культуру и как эстетическое явление, и как культуру быта (например, необходимость для культурного человека держать анус в чистоте). То есть у него искусство (как часть культуры) вытекает из потребности вытирать жопу (немного утрирую). Арсений с его радостью в эту схему явно не укладывается. Но дело в том, что этот пример плохо работает. Арсений вообще не заметил, что обкакался. Он был в этот момент занят восторгом своих гимнастических упражнений. Другое дело, что ему мало что может помешать в изъявлении своего чувства. Но ведь это только в детстве и возможно. А у нас? Та проблематика, которой мы занимаемся, связана с большим количеством неприятных вещей. Пока дойдешь до сути, так в говне перемажешься, что мало не покажется!

Но с другой стороны - если Арсений не знал о своем счастье, то кто знал? Я тебе только подсказал, а ты, Сергей, и ты, Оля, вы вместе в этот момент и испытали чувство сильнейшего катарсиса и неподдельного восторга. Значит вы, дети, тоже обкакавшись, взялись за руки и переживали то довольно изощренное чувство, до которого еще Арсению далеко. Ему еще долго надо учиться, перепачкашись при этом во всем мыслимом говне.

Я настаиваю на своем - ничего святого, все подвергать деконструкции - и чувствовать сильнее, и это не значит конец творчеству, конец любви. Просто проходишь какой-то рубеж и после этого все происходит на новом уровне. Да вот ты же проходишь - и тебе спасибо! - ты сделал какашки не просто предметом родительского умиления, а эстетической категорией.

Но и Арсений тоже не дурак. Когда он родился, я в первый его вечер с ним рядышком сидел, держал его за ручку. Череп как у египтянина, глазки закрыты, но все равно в этих глазках вся мировая мудрость. Сидел я и думал, куда же это все потом у взрослых девается?

Посылаю тебе фотографию Арсения в тот день..

великанов


velikanov.ru > дискуссии > переписка философа с художником