Бертран Рассел
История западной философии
Оглавление книги
<< Предыдущий раздел
Следующий раздел >>
Книга третья. ФИЛОСОФИЯ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Часть первая. ОТ ВОЗРОЖДЕНИЯ ДО ЮМА
Глава XIV
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ЛОККА
1. Принципы наследственной власти
В 1689 и 1690 годах, сразу же после революции 1688 года,
Локк написал два своих "Трактата о правительстве", из
которых второй особенно важен в истории политических идей.
Первый из этих двух трактатов является критикой теории
наследственной власти. Он представляет собой ответ на
работу Роберта Филмера "Патриархат, или Естественная власть
королей", которая была опубликована в 1680 году, хотя
написал он ее при Карле I. Роберт Филмер, являвшийся
преданным сторонником теории божественного права королей,
имел несчастье дожить до 1653 года и, вероятно, сильно
переживал казнь Карла I и победу Кромвеля. Но работа
"Патриархат" была написана до этих печальных событий, хотя
и не до гражданской войны, так что она, естественно,
обнаруживает знание о существовании губительных теорий.
Такие теории, как указывает Филмер, в 1640 году были не
новы. Фактически и протестантские и католические богословы
в их споре соответственно с протестантскими и католическими
монархами энергично поддерживали право подданных
сопротивляться государям-тиранам, и их труды дали Роберту
Филмеру обильный материал для полемики.
Карл I возвел Роберта Филмера в рыцарское звание, а
сторонники парламента, как говорят, десять раз грабили его
дом. филмер считал вероятным, что Ной переплыл Средиземное
море и распределил Азию, Африку и Европу соответственно
между Хамом, Симом и Иафетом. Он считал, что, по английской
конституции, палата лордов должна только советовать королю,
а палата общин имеет еще меньшую власть; он говорил, что
только один король учреждает законы и они действуют
единственно по его воле. Король, согласно Филмеру, никому
не подчиняется и не может быть связан действиями своих
предшественников или даже своими собственными, так как "не
видано в природе, чтобы человек создавал законы для самого
себя".
Филмер, как показывают эти взгляды, принадлежал к
наиболее крайнему крылу сторонников божественного права
королей.
"Патриархат" начинается борьбой против "обычного
мнения", что "человечеству, естественно, даны определенные
права и оно рождено свободным от всякого подчинения и
свободно выбирать ту форму правительства, которая ему
угодна, а власть, которую какой-либо человек имеет над
другими, была дарована сначала по усмотрению массы". "Этот
принцип, говорит он, сначала был выношен в
университетах". Истина же, согласно Филмеру, совершенно
иная: она состоит в том, что первоначально Бог даровал
королевскую власть Адаму и от него она перешла к
наследникам, а в конечном счете к различным монархам
нашего времени. Сейчас короли, уверяет он нас, "или
являются, или должны являться наследниками тех первых
прародителей, которые были сначала естественными родителями
целого народа". Наш первый праотец, кажется, недостаточно
понимал свои привилегии как полноправного монарха, так как
"желание свободы было первой причиной падения Адама".
Желание свободы это чувство, которое Роберт Филмер
считает нечестивым.
Требования, выдвинутые Карлом I и его поборниками от его
имени, были большими, чем те, которые признавались за
королями в прежнее время. Филмер указывает, что Парсонс
английский иезуит и Бьюкенен шотландский
кальвинист не соглашавшиеся друг с другом почти ни в одном
вопросе, тем не менее утверждали, что правители могут быть
свергнуты народом за плохое управление. Парсонс, конечно,
думал о королеве-протестантке Елизавете, а Бьюкенен
о шотландской королеве-католичке Марии Стюарт. Теория
Бьюкенена была санкционирована успехом, а теория Парсонса
была опровергнута казнью его коллеги Кампиона.
Даже перед Реформацией теологи были склонны верить в
необходимость установления ограничений королевской власти.
Это было частью борьбы между церковью и государством,
которая бушевала по всей Европе в течение большей части
средних веков. В этой борьбе государство опиралось на
вооруженную силу, а церковь на ловкость и святость.
До тех пор пока церковь обладала обоими этими
достоинствами, она побеждала, когда же у нее осталась
только ловкость, она стала проигрывать; но то, что
говорилось видными и святыми людьми против власти королей,
сохранилось в памяти. Хотя они имели в виду интересы папы,
их можно было использовать, чтобы поддержать права народа
на самоуправление. "Коварные схоласты, говорил
Филмер, стремясь подчинить королей власти папы,
считали наиболее безопасным способом поставить народ выше
короля так, чтобы папская власть могла занять место
королевской". Он цитирует богослова Беллармина, говорящего,
что светская власть дарована людьми (то есть не Богом) и
"остается у народа, если только он не отдаст ее государю";
таким образом, Беллармин, согласно Филмеру, "делает Бога
непосредственным создателем демократического установления,
что звучит для него так же потрясающе, как это звучало бы
для современного плутократа, которому сказали бы, что Бог
является непосредственным создателем большевизма.
Филмер выводит политическую власть не из какого-либо
договора и даже не из какого-либо утверждения общественного
блага, но исключительно из власти отца над своими детьми.
Его взгляд состоит в том, что источником королевской власти
является подчинение детей родителям, что патриархи в Книге
Бытия были монархами, что короли являются наследниками
Адама, или по крайней мере их следует рассматривать
таковыми, что естественное право короля похоже на право
отца и что по своей природе сыновья никогда не являются
свободными от отцовской власти, даже когда сын стал
взрослым, а отец впал в детство.
Вся эта теория кажется современному уму настолько
фантастичной, что трудно поверить, что ее утверждали
серьезно. Мы не привыкли выводить политические права из
легенды об Адаме и Еве. Мы считаем очевидным, что
родительская власть полностью прекратится, когда сын или
дочь достигнут двадцати одного года, и что до этого она
должна строго ограничиваться и государством и правами
независимой инициативы, которые постепенно получает
молодежь. Мы признаем, что мать имеет право, по меньшей
мере равное правам отца. Но, кроме всех этих соображений,
любому современному человеку, за исключением японца, не
придет в голову предположить, что политическая власть
должна быть каким-то образом уподоблена власти родителей
над детьми. Правда, в Японии все еще сохраняется теория,
очень схожая с теорией Филмера, и ее должны преподавать все
профессора и школьные учителя. Микадо может проследить свое
происхождение от богини Солнца, чьим наследником он
является; другие японцы тоже ведут свое происхождение от
нее, но принадлежат к младшим ветвям ее семьи. Поэтому
микадо божественен и всякое сопротивление ему
является святотатством. Эта теория в основном была
изобретена в 1868 году, но сейчас утверждают, что в Японии,
по преданию, она передавалась из поколения в поколение с
сотворения мира.
Попытка внушить подобную же теорию Европе, чем в
какой-то степени была попытка филмеровского "Патриархата",
была неудачна. Почему? Принятие такой теории никоим образом
не противоречит человеческой природе: например, ее
придерживались, кроме японцев, древние египтяне, мексиканцы
и перуанцы до испанского завоевания. На определенной стадии
человеческого развития это естественно. Англия Стюартов
прошла эту стадию, а современная Япония не прошла ее.
Поражение теории божественного права в Англии
обусловлено двумя основными причинами: одной была
многочисленность религий, другой борьба за власть
между монархией, аристократией и крупной буржуазией. Что
касается религии, то король со времени царствования Генриха
VIII был главой англиканской церкви, к чему относились
враждебно одинаково и Рим, и большинство протестантских
сект. Англиканская церковь хвасталась тем, что она является
компромиссом предисловие к английскому переводу
Библии начиналось так:
"Мудростью англиканской церкви со времени первого
составления ее публичной литургии было придерживаться
золотой середины". В целом этот компромисс отвечал
интересам большинства людей. Королева Мария и король Яков
II попытались склонить Англию на сторону Рима, а победители
в гражданской войне попытались склонить ее на сторону
Женевы, но эти попытки окончились неудачей, и после 1688
года власть англиканской церкви не подвергалась сомнению.
Тем не менее, ее противники сохранили свои силы. Особенно
энергичными были диссиденты, а их было очень много среди
богатых купцов и банкиров, чья власть постепенно увеличивалась.
Положение короля в отношении религии было несколько
специфично, так как он был главой не только англиканской,
но также и шотландской церкви. В Англии он должен был
верить в епископов и отвергать кальвинизм, в Шотландии же
он должен был отвергать епископов и верить в кальвинизм. У
Стюартов были искренние религиозные убеждения, что делало
эту двусмысленную позицию невыносимой для них и причиняло
им в Шотландии даже больше неприятностей, чем в Англии. Но
после 1688 года политическая выгода заставила королей с
неохотой согласиться придерживаться сразу двух религий. Это
препятствовало особому религиозному рвению и создавало
трудности в том, чтобы считать их священными особами. Во
всяком случае, ни католики, ни диссиденты не могли
согласиться на какое-либо религиозное требование от имени
монархии.
Три партии короля, аристократов и богатого
среднего сословия в различные времена образовывали
различные комбинации. При Эдуарде IV и Людовике XI король и
среднее сословие объединились против аристократии; при
Людовике XIV король и аристократия объединились против
среднего сословия; в Англии же в 1688 году аристократия и
среднее сословие объединились против короля. Когда на
стороне короля была одна из этих партий он был
силен, когда же они объединялись против него он
терял свою силу.
По этим причинам Локку, как и многим другим, было
нетрудно опровергнуть аргументы Филмера.
Что касается обоснований, у Локка была легкая задача; он
указывает, что если родительская власть является тем, что
имеется в виду, то власть матери должна быть равной власти
отца. Он подчеркивает несправедливость перехода титула к
старшему сыну, что неизбежно, если наследственная власть
должна быть основанием монархии. Он энергично восстает
против того абсурдного предположения, что фактически
существующие монархи являются в какой бы то ни было мере
наследниками Адама. Адам может иметь только одного
наследника, но никто не знает, кто он. Будет ли Филмер
утверждать, спрашивает он, что если бы можно было
установить истинного наследника, то все существующие
монархи должны были бы сложить свои короны к его ногам?
Если принять филмеровское обоснование монархии, то все
короли, за исключением самое большее одного, будут
узурпаторами и не будут иметь никакого права требовать
послушания от своих подданных. Больше того, говорит он,
отцовская власть временна и не распространяется на жизнь
или собственность.
Вследствие таких причин, не считая более существенных,
принцип наследственной власти не может, согласно Локку,
приниматься в качестве основы законодательной политической
власти. Соответственно, в своем втором трактате о
правительстве он ищет более прочную основу.
Принципы наследственной власти почти исчезли из
политики. За время моей жизни исчезли императоры Бразилии,
Китая, России, Германии и Австрии и их заменили диктаторы,
которые не ставили целью основание наследственной династии.
Аристократия утратила свои привилегии по всей Европе, за
исключением Англии, где она стала чем-то большим, чем
историческая категория. Все эти события в большинстве стран
случились весьма недавно и связаны, по большей части с
возникновением диктатур, поскольку традиционные основания
власти исчезли, а интеллектуальные обычаи, требуемые для
успешного осуществления демократии, еще не созрели.
Существует лишь одно сильное учреждение, которое никогда не
имело никаких элементов наследственной власти, а именно
католическая церковь. Мы можем ожидать, что диктатуры, если
они выживут, постепенно разовьются в форму правления,
аналогичную правлению церкви. Это уже имело место в случае
с большими корпорациями в Америке, которые имеют, или имели
до Пирл-Харбора, власть, почти равную власти правительства.
Любопытно, что отрицание принципов наследственной власти
в политике почти не оказало влияния на экономику
демократических государств. (В тоталитарных государствах
экономическая власть поглощалась политической властью.) Мы
до сих пор полагаем естественным для человека оставлять
свое имущество своим детям, то есть мы принимаем принципы
наследования в отношении экономической власти, тогда как
отвергаем их в отношении власти политической. Политические
династии исчезли, но экономические сохранились. В
данный момент я не выступаю ни за, ни против этих различных
подходов к двум формам власти, я просто указываю, что они
существуют и что большинство людей не сознают этого. Когда
вы примете во внимание, насколько естественным кажется нам,
что власть над жизнью других, проистекающая из большого
благосостояния, должна быть наследственной, вы лучше
поймете, как люди, подобные Р.Филмеру, могли принять такие
же взгляды в отношении власти королей и каким важным было
нововведение, сделанное людьми, думавшими так же, как Локк.
Чтобы понять, каким образом можно было придерживаться
теории Филмера и каким образом противоположная теория Локка
могла выглядеть революционной, нам нужно лишь вспомнить,
что королевство тогда рассматривали так, как сейчас
рассматривают земельное владение. Владелец земли обладает
разными важными юридическими правами, главное из которых
это право выбора тех, кто будет владеть землей.
Собственность может быть передана по наследству, и мы
понимаем, что человек, который унаследовал поместье, имеет
право на все привилегии, которые закон предоставляет ему
вследствие этого. Тем не менее, в основе своей его
положение такое же, как у монархов, чьи требования защищал
Р.Филмер. В настоящее время в Калифорнии существует много
огромных поместий, права на которые выводятся из
действительных или мнимых дарственных актов короля Испании.
Только он мог делать такие подарки: а) потому, что Испания
придерживалась взглядов, подобных взглядам Филмера, и б)
потому, что испанцы смогли победить индейцев. Тем не менее,
мы считаем, что наследники тех, кому он делал подарки,
имеют справедливые права. Может быть, в будущем это
покажется столь же фантастичным, как кажется сейчас теория
Филмера.
2. Естественное состояние и естественный закон
Локк начинает свой второй "Трактат о правительстве"
словами о том, что, показав невозможность происхождения
правительственной власти от власти отца, он изложит то, что
ему представляется правильным пониманием происхождения
государства.
Он начинает с допущения того, что он называет
"естественным состоянием", предшествующим всем человеческим
правительствам. В этом состоянии имеет место естественный
закон, естественный закон состоит из божественных
велений и не внушен никаким человеком-законодателем. Не
ясно, насколько естественное состояние является для Локка
простой иллюстративной гипотезой и насколько он
предполагает, что оно имело историческое существование; но
я боюсь, что он был склонен думать о нем как о состоянии,
которое имело место в действительности. Люди вышли из
естественного состояния благодаря общественному договору,
который учредил гражданскую власть. Это Локк тоже
рассматривает как явление более или менее историческое, но
пока нас интересует именно естественное состояние.
То, что Локк говорил о естественном состоянии и законе
природы, в основном не оригинально, а является повторением
средневековых схоластических доктрин. Так, Фома Аквинский говорит:
"Каждый закон, созданный людьми, содержит свойства закона
именно в той степени, в которой он происходит из закона
природы. Но если он в каком-либо отношении противоречит
естественному закону, то сразу же перестает быть законом;
он становится всего лишь извращением закона "
23.
На протяжении всего средневековья естественный закон
связывался с проклятым "ростовщичеством", то есть отдачей
денег в рост. Церковная собственность почти полностью
заключалась в землях, и землевладельцы чаще были
должниками, чем заимодавцами. Но когда возник
протестантизм, он поддерживался, особенно кальвинизм,
главным образом богатыми средними сословиями, которые чаще
были заимодавцами, чем должниками. Соответственно этому
сначала Кальвин, потом другие протестанты и, наконец,
католическая церковь, санкционировали "ростовщичество".
Таким образом, естественный закон стал пониматься по-иному,
но никто не сомневался в его существовании.
Многие теории, которые сохранили веру в естественный
закон, обязаны ему своим происхождением, например теория
laissez-faire (политика невмешательства) и теория прав
человека. Эти теории взаимно связаны и обе уходят своими
корнями в пуританизм. Две цитаты, приводимые Тоуни,
иллюстрируют это. Комитет палаты общин в 1604 году заявлял:
"Все рождающиеся свободными гражданами имеют право
наследования как в отношении их земли, так и в
отношении их свободных занятий промышленностью во
всех сферах, где они применяют свои способности и
посредством чего живут".
А в 1656 году Джозеф Ли писал: "Неоспоримой максимой
является, что каждый с помощью света природы и разума
занимается тем, что доставляет ему наибольшую выгоду...
Успех отдельных лиц будет способствовать успеху общества".
За исключением слов "с помощью света природы и разума", это
могло бы быть написано в XIX столетии.
Повторяю, в локковской теории государства мало
оригинального. В этом Локк сходен с большинством людей,
прославившихся своими идеями. Как правило, человек, который
первым выдвигает новую идею, настолько опережает свое
время, что его считают чудаком, так что он остается
неизвестным и скоро его забывают. Затем постепенно мир
вырастает до понимания такой идеи, и человек, который
провозглашает ее, в надлежащий момент получает все почести.
Так было, например, с Дарвином, а несчастный лорд Монбоддо
в свое время был посмешищем.
Что касается естественного состояния, то здесь Локк был
менее оригинален, чем Гоббс, рассматривавший это состояние
как такое, в котором существовала война всех против всех и
жизнь была беспросветна, временна, а люди жили подобно
зверям. Но Гоббс считался атеистом. Взгляд на естественное
состояние и естественный закон, которые Локк воспринял от
своих предшественников, нельзя отделить от его
теологической основы; там, где он лишен этой основы, как в
большей части теорий современного либерализма, он лишается
ясного логического основания.
Вера в счастливое "естественное состояние" в отдаленном
прошлом своем восходит частью к библейским рассказам о веке
патриархов, а частью к античным мифам о золотом веке. Общая
вера в негодность отдаленного прошлого появилась лишь
вместе с теорией эволюции.
Вот что можно найти у Локка как наиболее точное
определение естественного состояния:
"Люди, живущие вместе в соответствии с разумом, без
обычного превосходства одних над другими и с правом судить
друг друга, и представляют собою, собственно, естественное
состояние".
Это описание не жизни дикарей, а воображаемого
сообщества добродетельных анархистов, которым не нужны ни
полиция, ни суд, потому что они всегда подчиняются
"разуму", который совпадает с естественным законом, в свою
очередь состоящим из таких законов поведения, которые, как
считают, имеют божественное происхождение (например, "не
убий" это часть естественного закона, а правила
поведения на дороге нет нет).
Приведем несколько цитат, которые помогут яснее понять
то, что подразумевал Локк.
"Для того, чтобы понять право политической власти,
говорит он, и установить ее происхождение, мы должны
рассмотреть, какое состояние для людей естественно, то есть
состояние абсолютной свободы, чтобы направлять свои
действия и распоряжаться своей собственностью и личностью
по своему усмотрению в рамках естественного закона, не
спрашивая разрешения и не завися от чьей-либо воли.
Это было, конечно, состояние равенства, при котором вся
власть и юрисдикция являются взаимными: ни один человек не
имел больше, чем другой. Нет ничего более очевидного, чем
то, что создания одних и тех же видов и уровней
беспорядочно родившихся с одинаковыми природными задатками
и с использованием одинаковых способностей, должны быть
также равными между собой без субординации или подчинения.
Если только повелитель и господин, вышедший из их среды, не
декларировал каким-либо манифестом, что его воля подчиняет
себе волю других, и не было даровано ему очевидным и ясным
определением несомненного права владения и суверенитета.
Но хотя это (естественное состояние) является состоянием
свободы, оно не есть состояние своеволия: хотя человек в
этом состоянии обладает бесконтрольной свободой, чтобы
располагать собой или своим имуществом, все-таки у него нет
свободы, чтобы убить себя или даже любое живое существо,
которым он владеет, за исключением тех случаев, когда
какая-то более благородная цель, чем простое
самосохранение, призывает его к этому. У естественного
состояния есть естественный закон, который управляет им,
который связывает каждого; и разум, являющийся таким
законом, учит все человечество, кто бы ни советовался с
ним, что все существа равны и независимы, никто не имеет
права причинить вред жизни, здоровью, свободе или имуществу
24
другого, так как все мы собственность Бога"
25.
Однако вскоре выясняется, что там, где большинство людей
находится в естественном состоянии, могут тем не менее
встретиться люди, не живущие в соответствии с естественным
законом, и что естественный закон предусматривает, кстати,
что может быть предпринято, чтобы противостоять таким
преступникам. Говорится, что в естественном состоянии
каждый человек должен сам защищать себя и свою
собственность. "Кто пролил кровь человека, заплатит своей
кровью" это часть естественного закона. Я имею право
даже убить вора в то время, когда он крадет мою
собственность, и это право продолжает существовать и после
учреждения правительства, хотя там, где есть правительство,
если вор ушел, я должен отказаться от личной мести и
прибегнуть к закону.
Самое большое возражение естественному состоянию
заключается в том, что, пока оно существует, каждый человек
судья в своем собственном деле, так как он должен
полагаться только на самого себя в защите своих прав. Для
этого зла правительство служит лекарством, но оно не
является естественным лекарством. Естественного состояния,
согласно Локку, избегли посредством договора, создавшего
государство. Никакой договор не прекращает естественного
состояния, исключая лишь то, что создает государство.
Различные правительства независимых государств сейчас
находятся в естественном состоянии в отношении друг к другу.
Естественное состояние, как сообщается в отрывке,
по-видимому, направленном против Гоббса, не тождественно
состоянию войны, а, пожалуй, ближе к ее противоположности.
После разъяснений права убить вора на том основании, что
вор, может быть, думал затеять войну против меня, Локк
говорит: "И здесь мы имеем ясное различие между
естественным состоянием и состоянием войны (что некоторые
путают), которые так же далеки друг от друга, как состояние
мира, доброй воли, взаимной помощи и защиты от состояния
вражды, злобы, насилия и взаимного разрушения".
Может быть, естественный закон нужно рассматривать как
закон, имеющий более широкую сферу, чем естественное
состояние, так как первый имеет дело с ворами и убийцами, в
то время как в последнем таких преступников нет. Это по
крайней мере предлагает выход из очевидного противоречия у
Локка, состоящего в том, что иногда он представляет
естественное состояние как состояние, где каждый
добродетелен, а иной раз обсуждает, что может быть
справедливо сделано в естественном состоянии, чтобы
противостоять агрессивным действиям злодеев.
Некоторые положения естественного закона Локка в высшей
степени странны Например, он говорит, что пленники в
справедливой войне являются рабами по естественному закону.
Он говорит также, что по закону природы каждый человек
имеет право наказывать за нападение на себя или свое
имущество даже смертью. Он не делает исключений, так что
если я поймал мелкого воришку, то, очевидно, по
естественному закону имею право застрелить его.
В политической философии Локка собственности отводится
основное место и она рассматривается как главная причина
установления гражданской власти.
"Главной и основной целью людей, объединяющихся в
государство и подчиняющих себя власти правительства,
является сохранение своей собственности, чему в
естественном состоянии недостает многого".
В целом теория естественного состояния и естественного
закона в одном смысле является ясной, в другом очень
озадачивающей. Ясно, что Локк думал, но не ясно, как он мог
прийти к таким мыслям. Этика Локка, как мы видели,
утилитарна, но при рассмотрении "прав" он не высказывает
утилитарных соображений. Нечто подобное пропитывает всю
философию права в том виде, как ее преподносят юристы.
Юридические права можно определить так: вообще говоря,
человек имеет юридическое право обратиться к закону, чтобы
тот защитил его против оскорбления. Человек имеет вообще
юридическое право на свою собственность, но, если он имеет,
скажем, незаконный запас кокаина, у него нет юридического
средства против человека, Который похитит его. Но
законодатель должен решить, какие юридические права
создавать, и, неизбежно, возвращается к концепции
естественных прав как таких, которые должен охранять закон.
Я пытаюсь, насколько это возможно, рассуждать в плане
теории Локка, но без теологических терминов. Если
допустить, что этика и классификация действий как
"правильных" и "неправильных" логически предшествуют
существующему закону, то становится возможным
сформулировать теорию заново в понятиях, не основывающихся
на мифической истории. Чтобы прийти к естественному закону,
мы можем поставить вопрос таким образом: если отсутствует
закон и правительство какие виды действий А против Б
оправдывают Б, если он отомстит А, и какой вид мщения
оправдывается в иных случаях? Обычно считают, что нельзя
осуждать человека, если он защищает себя от нападения
убийцы, даже если по необходимости дело дойдет до убийства
нападающего. Равно он имеет право защищать спою и детей или
даже любого члена общества. Существование закона против
убийцы становится неуместным в тех случаях, если как может
легко случиться, человек, на которого совершено нападение,
умер бы прежде, чем призовут на помощь полицию; поэтому мы
возвращаемся к естественному праву.
Человек также имеет право защищать свою собственность,
хотя в отношении степени членовредительства, которое он
имеет право причинить вору, мнения расходятся.
В отношениях между государствами, как указывает Локк,
естественный закон уместен. При каких обстоятельствах война
является оправданной? До тех пор пока не существует
мирового правительства, ответ на этот вопрос будет чисто
этическим, а не юридическим. Ответить на это нужно таким же
образом, как можно было бы ответить на вопрос о поведении
индивидуума в состоянии анархии.
Правовая теория основана на взгляде, что "права"
личностей должны защищаться государством. Иными словами,
когда человек подвергается какому-либо оскорблению, которое
оправдывало бы мщение, то, согласно принципам естественного
закона, справедливый закон должен действовать так, чтобы
отмщение совершалось государством. Если вы видите человека,
нападающего с целью убийства на вашего брата, вы имеете
право убить его, раз вы не можете иначе спасти вашего
брата. В естественном состоянии так по крайней мере
считает Локк, если человек убил вашего брата, вы
имеете право убить его. Но, где существует закон, вы
теряете это право, которое берет на себя государство. И
если вы убьете в целях самозащиты или для защиты другого,
вы должны будете доказать суду, что именно это было
причиной убийства.
Мы можем тогда отождествить естественный закон с
правилами морали, насколько они независимы от справедливых
юридических законов. Такие правила должны существовать,
если существует какое-нибудь различие между плохими и
хорошими законами. Для Локка дело обстоит просто: так как
правила морали установлены Богом, их следует искать в
Библии. Когда уничтожается теологическая основа, вопрос
становится более трудным. Но до тех пор пока считается, что
существуют этические различия между правильными и
неправильными поступками, мы можем сказать: в обществе,
которое не имеет правительства, вопрос, какие поступки
должны считаться правильными с точки зрения этики, а какие
неправильными, решает естественный закон, а
справедливый закон должен, насколько возможно,
руководствоваться и вдохновляться естественным законом.
В своей абсолютной форме доктрина, что индивидуум имеет
определенные неотъемлемые права, несовместима с
утилитаризмом, то есть с доктриной, говорящей о том, что
правильные поступки это такие, которые больше всего
способствуют общему счастью. Но для того, чтобы эта теория
могла быть подходящим основанием для закона, нет
необходимости, чтобы она была верна в каждом возможном
случае; достаточно только, чтобы она была верна в
подавляющем большинстве случаев. Мы все можем представить
себе случаи, при которых убийстпо было бы оправдано, но они
редки и не дают оснований настаивать на аргументах против
незаконности убийства. Подобно этому, может быть, я не
говорю, что это так и есть, желательно с утилитарной точки
зрения предоставить каждому индивидууму определенную сферу
для личной свободы. Если так, то теория Прав Человека будет
подходящим основанием для соответствующих законов, даже
если бы эти права были исключением. Утилитарист должен
будет изучать теорию, которая считается основой для законов
с точки зрения ее практических действий; он не может
осудить ее ab inilio как противоположную его собственной
этике.
3. Общественный договор
В политической мысли XVII века существовало два основных
типа теорий о происхождении правительства. Пример первого
из них можно найти у Роберта Филмора. Теории этого
направления утверждают, что Бог даровал власть определенным
лицам и что эти лица или их наследники составляют законное
правительство, выступление против которого является не
только государственной изменой, но и богоотступничеством.
Эта точка зрения опиралась на традиции седой древности, так
как почти во всех ранних цивилизациях личность монарха была
священна. Естественно, что короли находили эти теории
восхитительными. А у аристократии были основания и для их
поддержки и для выступления против них. В ее интересах было
подчеркивание этими теориями принципов наследственной
власти: тем самым обеспечивалась королевская поддержка в ее
борьбе против растущего купечества. Там, где страх и
ненависть аристократии к средним слоям были сильнее, чем к
королю, преобладали эти мотивы. Там, где дело обстояло
наоборот, и особенно там, где аристократия имела
возможность взять верховную власть в свои руки, она
склонялась к борьбе против короля и поэтому отвергала
теории о священном праве королей на власть.
Теории второго основного типа, представителем которых
является Локк, утверждают, что гражданская государственная
власть это результат договора и является делом чисто
земным, а не чем-то установленным свыше. Одни писатели
этого направления рассматривали общественный договор как
исторический факт, другие как правовую абстракцию,
но всех их объединяло стремление обосновать земное
происхождение государственной власти. И фактически, кроме
предполагаемого договора, они не могли найти ничего, что
можно было бы противопоставить теориям о священном праве
королей на власть. За исключением бунтовщиков, каждый
чувствовал, что нужно найти хотя бы какие-то обоснования
для повиновения правительству: нельзя же было сказать, что
для большинства людей авторитет правительства просто
удобен. Правительство в некотором смысле должно иметь право
требовать подчинения, а право, даваемое договором,
по-видимому, является единственной альтернативой
божественному повелению. Следовательно, учение о том, что
правительство было "Учреждено на договорных началах",
фактически было популярно среди всех противников теории
священного права королей. Намеки на эту теорию имеются у
Фомы Аквинского, но начало ее серьезного развития нужно
искать у Греция.
Теория договора могла принимать и формы оправдывающие
тиранию. Гоббс, например, считал, что договор о передаче
всей власти избранному суверену существовал лишь между
гражданами, тогда как суверен не являлся договаривающейся
стороной и поэтому неизбежно пользовался неограниченной
властью. Возможно, что эта теория вначале оправдывала
тоталитарное государство Кромвеля, а после Реставрации она
нашла оправдание и правлению Карла II. Однако в трактовке
Локка правительство является участником договора, и если
оно не выполнит свою часть договора, то сопротивление ему
можно считать законным. Теория Локка, в сущности, более или
менее демократична, но элемент демократизма в ней ограничен
взглядом (скорее подразумеваемым, чем выраженным), что те,
кто не имеет собственности, не должны считаться гражданами.
Посмотрим, что говорит Локк по данному вопросу,
Во-первых, рассмотрим одно из определений политической
власти:
"Я считаю, что политическая власть это право
создавать законы с правом применения смертной казни и,
следовательно, всех меньших наказаний для регулирования и
охраны собственности, право использовать силы общества для
проведения в жизнь законов, для защиты государства от
иностранного вторжения, и все это во имя
общественного блага".
Автор указывает, что правительство это средство
для разрешения недоразумений, возникающих в естественном
состоянии вследствие того, что каждый человек в этом
состоянии является сам судьей в своем деле. Но когда
спорящей стороной становится король, то правительство уже
не является таким средством, поскольку король выступает
одновременно и как судья и как истец. Такая постановка
вопроса привела к мысли о том, что правительства не должны
быть облечены неограниченной властью и что правосудие
должно быть независимо от исполнительной власти. Подобные
аргументы получили потом большое распространение как в
Англии, так и в Америке, но в данный момент не это является
нашей темой.
По естественному закону самосохранения, говорит Локк,
каждый человек имеет право, защищая себя или свое
имущество, даже убить напавшего. Политическое общество
возникает там и только там, где люди отказываются от этого
права в пользу общества или закона.
Абсолютная монархия не является формой гражданского
управления, так как она не имеет беспристрастных органов
власти, способных решать споры между монархом и его
подданными; фактически монарх в отношении к своим подданным
находится до сих пор в рамках естественного состояния.
Бесполезно надеяться, что титул короля еде лает
добродетельным человека, от природы вспыльчивого и
несправедливого.
"Тот, кто был бы наглым и несправедливым в лесах Америки,
не стал бы лучше на троне, где наука и религия, возможно,
были бы призваны для оправдания всего того, что он сделает
со своими подданными, и меч скоро усмирил бы всех тех, кто
осмелился бы в этом усомниться".
"Абсолютная монархия напоминает людей, которые,
защитившись от хорьков и лисиц, самодовольно думали бы, что
это обезопасит их от львов".
Гражданское общество подчиняется власти простого
большинства, если только не достигнуто соглашение о том,
что необходимо некое другое большинство, превышающее
простое большинство. (Как, например, в Соединенных Штатах,
когда речь идет об изменении конституции или ратификации
договора.) Это звучит демократично, но следует помнить, что
Локк предполагает, что женщины и бедняки лишены права
гражданства.
"Возникновение политического общества зависит от
согласия индивидуумов объединиться и образовать общество".
До некоторой степени сомнительно, чтобы можно было
фактически когда-то достичь такого согласия, хотя можно
допустить, что везде, за исключением евреев, возникновение
государства предшествовало истории.
Гражданский договор, которым учреждается правительство,
связывает только тех, кто его заключил; сын должен заново
выразить свое согласие с договором, заключенным его отцом.
(Ясно, что все это следует из основных положений Локка, но
это не очень реалистично. Молодой американец, который,
достигнув 21 года, объявит: "Я отказываюсь считать себя
связанным договором, который положил начало Соединенным
Штатам", окажется в трудном положении.)
Читателю сообщается, что власть правительства,
обусловленная договором, никогда не противоречит общему
благу. Только что я цитировал положение, касающееся власти
правительства. Оно заканчивалось так: "И все это только во
имя блага общества". Локку, кажется, не приходило в голову
спросить себя: кто должен судить о благе общества?
Очевидно, что, если это будет делать правительство, оно
всегда будет решать в свою пользу. По-видимому, Локк сказал
бы, что решение должно приниматься большинством граждан. Но
многие вопросы нужно решить быстрее, чем можно установить
мнение избирателей; из этих вопросов вопросы войны и мира,
вероятно, являются наиболее важными. Единственное средство
в подобных случаях это дать обществу или его
представителям определенную часть власти, такую, например,
как привлечение к суду с последующим наказанием должностных
лиц за действия, признанные антинародными. Но это далеко не
совершенное средство.
Я уже цитировал положение, которое повторю снова:
"Главной и важнейшей целью людей, объединяющихся в
государство и подчиняющих себя воле правительства, является
защита своей собственности ".
В соответствии с этой теорией Локк заявляет:
"Верховная власть ни у кого не может отнять ни единой
частицы его имущества без его согласия".
Еще более поразительно его утверждение о том, что, хотя
военное командование обладает властью над жизнью и смертью
своих солдат, оно не имеет права распоряжаться их деньгами.
(Это значит, что в любой армии считалось бы неправильным
наказывать штрафом небольшие нарушения дисциплины, а было
бы позволено подвергать за это телесным наказаниям, таким,
как порка. Это показывает, до какого абсурда доходит Локк в
своем преклонении перед собственностью.)
Можно было бы предположить, что вопрос налогообложения
вызовет у Локка трудности, но этого не случилось. Расходы
правительства, говорит он, должны нести граждане, но лишь с
их согласия, то есть с согласия большинства.
Но почему, спросим мы, должно быть достаточно согласия
большинства? Нам говорили, что необходимо согласие каждого
человека, чтобы разрешить правительству изъять какую-либо
часть его собственности. Я допускаю, что молчаливое
согласие человека на налогообложение в соответствии с
решением большинства предполагается как неотъемлемая часть
его гражданства, которое в свою очередь рассматривается как
добровольный акт. Все это, конечно, иногда совершенно
противоречит фактам. Большинство людей не обладает
действительной свободой выбора в отношении государства, к
которому они хотят принадлежать, и очень мало в настоящее
время свободы, чтобы не принадлежать ни к какому
государству. Предположим, например, что вы пацифист
и не одобряете войну. Но где бы вы ни жили, правительство
будет брать часть ваших доходов на военные цели. К какому
закону тут можно апеллировать? Я могу представить себе
много ответов, но не думаю, чтобы какой-нибудь из них
соответствовал взглядам Локка. Он включает в свою теорию
без достаточного рассмотрения принцип большинства, не
предлагая никакого перехода к нему от своих
индивидуалистических предпосылок, кроме мифического
общественного договора.
Общественный договор в указанном смысле мифичен даже
тогда, когда в какой-то период действительно существовал
договор, создавший данное правительство, например
Соединенные Штаты. Во времена, когда там принималась
конституция, люди имели свободу выбора. Даже тогда многие
голосовали против конституции и поэтому не были
договаривающейся стороной. Они, конечно, могли бы покинуть
страну. Но, оставаясь там, они считались связанными
договором, на который они не были согласны. Но на практике
обычно трудно покинуть свою страну. А в случае, когда люди
родились после принятия конституции, их согласие на договор
еще более призрачно.
Вопрос о правах индивидуумов по отношению к
правительству очень трудный вопрос. Слишком легко
решают демократы, что, когда правительство представляет
большинство, оно имеет право принуждать меньшинство.
Кстати, это должно быть правильным, поскольку принуждение
является сущностью правительства. Но священное право
большинства, если его слишком навязывать, может стать столь
же тираническим, как и священное право королей. В своих
"Трактатах о правительстве" Локк по этому вопросу говорит
мало, но рассматривает его довольно подробно в своих
"Письмах о веротерпимости", где доказывает, что ни один
верующий в Бога не может быть наказан за свои религиозные
взгляды.
Учение о том, что государство было образовано путем
общественного договора, конечно, доэволюционно.
Государство, подобно кори и коклюшу, по-видимому, возникло
постепенно, хотя, подобно им, оно, возможно, было введено
сразу в новых областях, таких, как острова Южного моря. До
того как люди начали изучать антропологию, у них не было
представления ни о психологических процессах, вызвавших
появление государства, ни о фантастических причинах,
которые привели людей к использованию учреждений и обычаев,
оказавшихся впоследствии полезными. Но как юридическая
абстракция, оправдывающая появление правительства, теория
общественного договора имеет некоторую долю истины.
4. Собственность
Из того, что было сказано о взглядах Локка на
собственность, может показаться, что он был защитником
крупных капиталистов и от высших общественных слоев и от
низших, но это было бы полуправдой. У него находишь рядом
непримиримые положения: здесь есть и теории, которые
предвосхищают теории развитого капитализма, и теории, почти
приближающиеся к социалистической точке зрения.
Односторонне цитируя Локка по этому или ряду других
вопросов, его легко исказить.
Приведу важнейшие высказывания Локка по вопросу о
собственности в том порядке, в каком они идут.
Выше уже указывалось, что, согласно Локку, каждый
человек имеет или, по крайней мере, должен иметь частную
собственность на продукты своего труда. В допромышленный
период этот принцип не был столь нереален, каким он стал с
тех пор. Городскую продукцию производили главным образом
ремесленники, которые являлись владельцами своих орудий
производства и сами продавали свою продукцию. Что касается
сельскохозяйственного производства, то школа, к которой
принадлежал Локк, считала, что крестьянская собственность
была бы наилучшей системой. Он утверждает, что человек
может владеть лишь таким количеством земли, которое он
способен обработать, но не больше. По-видимому, он просто
не понимает, что во всех странах Европы осуществление этой
программы едва ли было бы возможно без кровавой революции.
Основная часть обрабатываемой земли везде принадлежала
земельным аристократам, которые взимали с крестьян или
определенную часть продуктов их труда (часто до половины
урожая), или ренту, которая могла время от времени
изменяться. Первая система преобладала во Франции и Италии,
последняя в Англии. Далее к востоку в России
и Пруссии работники были крепостными, которые
работали на помещиков и фактически были лишены всяких прав.
Во Франции старая система была разрушена Французской
революцией, в Северной Италии и Западной Германии
завоеваниями французской революционной армии. Крепостное
право в Пруссии было уничтожено в результате поражения,
нанесенного Пруссии Наполеоном, а в России в
результате ее поражения в Крымской войне. Но в обеих
странах аристократия сохранила свою земельную
собственность. В Восточной Пруссии эта система, хотя и
находилась под жестким контролем нацистов, сохранилась до
наших Дней; в России и на территориях современных Литвы,
Латвии, Эстонии земельная аристократия была лишена своих
владений в результате русской революции. В Венгрии, Румынии
и Польше она сохранила свою собственность; в Восточной
Польше она была "ликвидирована" советской властью в 1940
году. Советское правительство, однако, сделало все, что
было в его силах, чтобы по всей России заменить мелкую
крестьянскую собственность коллективными хозяйствами.
В Англии процесс развития был более сложным. Во времена
Локка положение сельского рабочего смягчалось наличием
общинных земель, на которые он имел значительные права, что
давало ему возможность самому выращивать определенную часть
продуктов своего питания. Эта система сохранилась со
средних веков, и прогрессивно мыслящие люди осуждали ее,
указывая, что с точки зрения производства она
расточительна. Таким образом, возникло движение за
огораживание общинных земель, которое началось при Генрихе
VIII и продолжалось при Кромвеле, но не приобрело широкого
размаха примерно до 1750 года. С тех пор, примерно на
протяжении 90 лет, общинные земли одна за другой
огораживались и передавались в руки местным
землевладельцам. На каждое огораживание требовался
парламентский акт, и аристократы, которые контролировали
обе палаты парламента, безжалостно пользовались
законодательной властью для личного обогащения, обрекая в
то же время сельскохозяйственных рабочих на голод.
Постепенно вследствие роста промышленности положение
сельскохозяйственных рабочих улучшилось, так как иначе не
удалось бы их удержать от ухода в город. К настоящему
времени в результате налогов, введенных Ллойд Джорджем,
земельная аристократия была вынуждена расстаться с большей
частью своей земельной собственности. Но те, кто владеет
также городской или промышленной собственностью, имели
возможность сохранить свои поместья. Здесь не было
внезапной революции, а был постепенный переход, который все
еще продолжается. В настоящее время те аристократы, которые
еще остаются богатыми, обязаны своим благосостоянием
собственности, которая связана с развитием промышленности в
городе.
Этот длительный процесс развития всех стран, за
исключением России, можно рассматривать с позиций Локка.
Удивительно то, что он мог провозгласить столь
революционные теории прежде, чем они могли быть
осуществлены, и тем не менее нет никакого намека на то, что
он признавал систему, существовавшую в его дни,
несправедливой или что он понимал ее отличие от той
системы, которую он проповедовал.
Трудовую теорию стоимости, то есть учение о том, что
стоимость продукта зависит от количества затраченного на
него труда, эту теорию одни приписывают Карлу
Марксу, а другие Рикардо можно найти у Локка: она
была подсказана ему целой плеядой предшественников, начиная
от Фомы Аквинского. Или, как говорит Тоуни, резюмируя
теорию схоластов:
"Сущность аргументации состояла в том, что ремесленники,
которые производят товары, или купцы, которые их привозят,
могут потребовать надлежащую плату, так как в обоих случаях
труд является их профессией и удовлетворяет нужды общества.
Считается непростительным грехом, когда спекулянт и
посредник наживаются за счет эксплуатации общественных
нужд. Истинным наслаждением теорий Фомы Аквинского является
трудовая теория стоимости. Последним из схоластов был Карл Маркс".
Трудовая теория стоимости имеет две стороны
этическую и экономическую. Иными словами, можно утверждать,
что стоимость продукта должна быть пропорциональна
количеству затраченного на него труда или что фактически
труд регулирует цену. Последняя теория, как признает Локк,
только приблизительно истинна. Девять десятых стоимости,
утверждает он, определяется трудом, а в отношении десятой
части он ничего не говорит. Именно труд, отмечает он,
создаст различия всех стоимостей. Он приводит в качестве
примера заселенные индейцами земли Америки, которые почти
не имели цены, так как индейцы их не обрабатывали.
По-видимому, он не понимает, что земля приобретает ценность
постольку, поскольку люди стремятся на ней работать, и даже
до того, как они фактически обрабатывают ее. Если вы
владеете участком пустынной земли, на которой кто-то нашел
нефть, вы можете ее дорого продать, не производя на ней
никаких работ. Как это было вполне естественно в его время,
Локк не думает о подобных случаях, а останавливается только
на сельском хозяйстве. Крестьянская собственность,
сторонником которой он является, несовместима с такими
вещами, как крупная горная промышленность, которая требует
дорогих машин и много рабочих.
Принцип, что человек имеет право на продукт своего
собственного труда, бесполезен в период промышленного
развития. Допустим, что вы работаете на выполнении одной из
операций в производстве автомобилей Форда; как можно
определить, какая часть общей продукции создана вашим
трудом? Или, допустим, вы работаете в железнодорожной
компании на перевозке товаров; кто сможет решить, какая
часть в производстве товаров приходится на вашу долю? Такой
подход привел тех, кто желал предотвратить эксплуатацию
труда, к отказу от принципа права на продукт своего
собственного труда в пользу более социалистических методов
организации производства и распределения.
Трудовую теорию стоимости обычно защищали из
враждебности к какому-либо классу, рассматриваемому как
хищнический класс. Схоласты в той мере, в какой они
придерживались этой теории, выступали из вражды к
ростовщикам, которыми чаще всего были евреи. Рикардо
направлял ее против помещиков. Маркс против
капиталистов. А у Локка она висела как бы в безвоздушном
пространстве, не выражая враждебности ни к какому классу.
Вся его вражда была направлена против королей, но это не
связано с его взглядами на стоимость.
Некоторые взгляды Локка настолько странны, что я не
вижу, каким образом изложить их в разумной форме. Он
говорит, что человек не должен иметь такого количества
слив, которое не могут съесть ни он, ни его семья, так как
они испортятся, но он может иметь столько золота и
бриллиантов, сколько может получить законным образом, ибо
золото и бриллианты не портятся. Ему не приходит в голову,
что обладатель слив мог бы продать их прежде, чем они
испортятся.
Он уделяет большое внимание вечному характеру
драгоценных металлов, которые, говорит он, являются
источником денег и общественного неравенства. По-видимому,
абстрактно и чисто теоретически он сожалеет об
экономическом неравенстве, но он, конечно, не думает, что
было бы разумно предпринять такие меры, которые могли бы
предотвратить это неравенство. Несомненно, он, как и все
люди того времени, полагал, что своими успехами цивилизация
обязана богатым людям, главным образом покровителям
искусства и литературы. Подобное же положение существует в
современной Америке, где наука и искусство большей частью
зависят от пожертвований богачей. До некоторой степени
дальнейшее развитие цивилизации связано с социальной
несправедливостью. Этот факт представляет собой основание
того, что является наиболее респектабельным в консерватизме.
5. Остановки и равновесия
Теория, что законодательные, исполнительные и судебные
функции правительства должны быть разделены, представляет
собой характерную черту либерализма; она возникла в Англии
в ходе борьбы со Стюартами и наиболее четко формулируется
Локком, по крайней мере в отношении законодательных и
исполнительных функций. Законодательная и исполнительная
власть должны быть разделены, говорил он, чтобы
предотвратить злоупотребление властью. Конечно, нужно
понимать, что когда он говорит о законодательной власти, он
имеет в виду парламент, а когда говорит об исполнительной
власти, то подразумевает под этим короля; по крайней мере,
эмоционально именно это проявляется у него независимо от
того, что он стремился выразить путем логических
рассуждений. Соответственно этому законодательную власть он
считает добродетельной, а исполнительную обычно
безнравственной.
Законодательная власть, говорит он, должна быть
верховной, за исключением тех случаев, когда ее сменяет
общество. Значит, подобно английской палате общин,
представителей законодательной власти необходимо время от
времени избирать путем народного голосования. Условие,
согласно которому народ должен переизбирать законодательную
власть, если смотреть на это серьезно, осуждает ту часть
власти, которую британская конституция в дни, когда жил
Локк, предоставила королю и лордам как часть
законодательной власти.
В хорошо организованном правлении, указывает Локк,
законодательная и исполнительная власть отделены друг от
друга. Но тогда встает вопрос: что делать, если между ними
возникает конфликт? Нам говорят, что, если исполнительная
власть не созывает законодательные органы в надлежащее
время, исполнительная власть вступает в состояние войны с
народом и может быть сменена силой. Очевидно, такая точка
зрения подсказана тем, что случилось при Карле I: с 1628 по
1640 год он пытался управлять без парламента; подобным
вещам, считает Локк, нужно препятствовать, и, если
необходимо, даже путем гражданской войны.
"Несправедливой и беззаконной силе, говорит он,
нельзя противопоставить ничего, кроме такой же силы".
Практически это положение бесполезно, если только не
существует некоего органа с юридическим правом объявлять,
когда сила "несправедлива и беззаконна". Попытка Карла I
собрать корабельную подать без согласия парламента была его
врагами объявлена "несправедливой и беззаконной", а он
считал ее справедливой и законной. Лишь военный успех в
гражданской войне доказал, что его истолкование конституции
было неправильным. То же самое произошло во время
гражданской войны в Америке. Имели ли Штаты право
отделиться? Никто этого не знал, и только победа Севера
решила этот юридический вопрос. Убеждение, с которым каждый
может встретиться у Локка, как и у большинства писателей
его времени, что любой честный человек может знать, что
является справедливым и законным, представляет собой
убеждение, не принимающее в расчет влияние силы партийного
предубеждения на обе стороны или трудности в создании суда
в рамках или вне рамок человеческой совести суда,
который смог бы авторитетно решить спорные вопросы.
Практически подобные вопросы, если они достаточно важны,
разрешаются просто силой, а не правосудием и законом.
В определенной степени, хотя и завуалировано, Локк
признает этот факт. В споре между законодательной и
исполнительной властью, говорит он, в некоторых случаях нет
судей на земле. И так как небеса не высказывают ясного
мнения, то это фактически означает, что решение может быть
достигнуто только в борьбе, поскольку принято считать, что
небеса дают победу правому. Подобная точка зрения присуща
любой доктрине, исходящей из разделения государственной
власти. Там, где подобные доктрины воплощены в конституции,
единственный путь избежать случайной гражданской войны это
прибегнуть к компромиссу и здравому смыслу. Но компромисс и
здравый смысл это свойство ума, и они не могут быть
зафиксированы в конституции.
Удивительно, что Локк ничего не говорит о судейской
корпорации, хотя в его дни это было жгучим вопросом. Вплоть
до революции король мог в любой момент уволить судей,
поэтому они осуждали врагов короля и оправдывали его
друзей. После революции судей сделали несменяемыми, за
исключением тех случаев, когда того потребуют обе палаты
парламента. Считали, что это заставит судей в своих
решениях руководствоваться законом; фактически в случаях,
касающихся партийных интересов, симпатии судьи просто
заменили симпатии короля. Однако, возможно, что, где бы ни
господствовали принципы "остановок и равновесия", судебные
органы стали третьей независимой ветвью правительства
вместе с законодательной и исполнительной властью.
Интересна история учения об "остановках и равновесиях".
В Англии в стране, где оно зародилось,
намеревались ограничить власть короля, который до революции
полностью контролировал исполнительную власть. Но
постепенно исполнительная власть стала зависеть от
парламента, так как министерству невозможно было вести
дела, не опираясь на большинство в палате общин.
Исполнительная власть, таким образом, по существу, если не
по форме стала в действительности комитетом, избранным
парламентом, с тем последствием, что отделение
законодательной власти от исполнительной постепенно
становилось все меньшим. В течение последних, пятидесяти
лет или около этого этот процесс продолжался: мы имеем в
виду получение премьер-министром права распускать парламент
и усиление партийной дисциплины. Теперь вопрос о том, какая
партия должна быть у власти, решает большинство в
парламенте, но, решив его, оно уже практически ничего
больше решать не может. Любые законодательные акты едва ли
могут быть введены без представления правительством. Таким
образом, правительство соединяет в себе законодательные и
исполнительные функции и его власть ограничивается лишь
необходимостью проведения время от времени общих выборов.
Эта система, конечно, полностью противоположна принципам
Локка.
Во Франции Монтескье с большим энтузиазмом проповедовал
эту теорию; во время французской революции ее поддерживали
более умеренные партии, но с победой якобинцев она была на
время забыта. Наполеон, естественно, не видел в ней пользы,
но она опять ожила при реставрации, чтобы снова исчезнуть с
возвышением Наполеона III. Она возродилась опять в 1871
году и привела к принятию конституции, на основе которой
президент имел очень мало власти и правительство не могло
распускать палаты. Результатом этого было облечение большой
властью палаты депутатов как по отношению к правительству,
так и по отношению к избирателям. Там существовало большее
разделение властей, чем в современной Англии, но меньшее,
чем должно быть в соответствии с принципами Локка, так как
законодательная власть превосходит исполнительную. Какой
станет французская конституция после нынешней войны,
предвидеть невозможно.
Страной, где принципы Локка о разделении власти нашли
свое полнейшее применение, являются Соединенные Штаты, где
президент и конгресс полностью независимы друг от друга, а
Верховный суд независим от них обоих. Получилось так, что
конституция сделала Верховный суд частью законодательной
власти, так как признается незаконным то, что объявляет
незаконным Верховный суд. Тот факт, что его власть
номинально касается только истолкования законов, в
действительности увеличивает эту власть, ибо затрудняет
критику того, что представляется в качестве чисто
юридического решения. Это во многом говорит о политической
проницательности американцев, которых конституция только
раз привела к вооруженному конфликту.
Политическая философия Локка в целом была правильной и
полезной до промышленной революции. С того времени все
больше росла ее неспособность дать ответ на важнейшие
проблемы. Власть собственности, сосредоточенной в руках
огромных корпораций, превзошла все, что когда-либо
воображал Локк. Необходимые функции государства, например в
области образования, увеличились чрезвычайно. Национализм
породил союзы, а иногда приводил к слиянию экономической и
политической власти, делая войну составной частью
конкуренции. У каждого отдельного гражданина нет больше
власти и независимости, которыми он должен был обладать по
теориям Локка. Наш век это век организации, и его конфликты
конфликты между организациями, а не между отдельными
индивидуумами. Естественное состояние, если пользоваться
выражением Локка, все еще Существует между государствами.
Необходим новый международный Общественный договор, прежде
чем мы сможем наслаждаться обещанными благами
правительства. Если бы было создано международное
Правительство, многое из политической философии Локка стало
бы снова применимым, хотя ни одна часть ее не будет связана
с частной собственностью.
velikanov.ru >> Библиотека. Бертран Рассел. История западной философии
Следующий раздел >>> ^ Наверх
© А.Г.Великанов, 1998 —
2024